Утром следующего дня два экипажа грузовиков, переоборудованных в подвижные огневые точки, точно так же выдвинулись с точки сбора на свои позиции. Перед этим бывшие водители этих самых грузовиков накидали в кузова землю.
Как и условились ранее, огонь должны были открывать одновременно в 10:30, по часам, которые перед выездом сверили. Сущёв и Шустрый уже были на первой позиции, наведённые, и ждали момента. За две минуты до начала Сущёв распахнул дверцы фургона и забрался обратно – работать заряжающим. Он ещё раз осмотрел лоток с уже заготовленными выстрелами и сейчас следил за секундами на часах, чтобы приступить чётко в нужный момент.
– Всё-таки это неправильно, – сказал Шустрый.
– Что ты говоришь? – переспросил Сущёв, который не расслышал – потому что не слушал – потому что следил за секундами.
– Я говорю, это неправильно! – повторил Шустрый громче и как-то с вызовом.
Сущёв моментально насторожился и всмотрелся в лицо Шустрого, выглядящее сейчас подозрительно безмятежно.
– Осчастливили?! – воскликнул Сущёв.
– Что с того! Это в любом случае неправильно.
– Не будешь стрелять?
– Нет, не буду. Это неправильно.
– То есть ты хочешь сказать, мы столько народу загубили зазря – чтобы ты всё запорол?! – возразил Сущёв, аккуратно отшагивая в фургоне назад. – Может, ты ещё и сдаться надумал?! И нас сдать?! – он достал пистолет и навёл его на Шустрого. – Хрен тебе! Мой сын не останется без отца! – последняя фраза прозвучала как страшное заклинание, но на Шустрого это не произвело впечатления.
– Ты меня не убьёшь, – сказал он спокойно, глядя прямо в дуло, – Сам ты стрелять не можешь. И не можешь вести грузовик.
– Уйду пешком, – объяснил Сущёв без раздумий. – Потом возьму машину – как брал до этого. И никто нас не вычислит. По номеру миномёта? Тогда смерть подполковника тоже будет на твоей совести. А без него у них следа нет.
Шустрый опять вспомнил, как хладнокровно Сущёв застрелил водителей грузовиков. И подумал, что Бугай – совсем не отмороженный.
– Стой. Ладно, – он примирительно поднял руки, – Ты больной псих. Ладно.
– Пистолет! – приказал Сущёв. – Достань свой пистолет. Медленно, левой рукой, дулом к себе! Так. Медленно положи на пол. Толкни ногой ко мне. Стрелять будешь сам. Один, без меня. И не вздумай мазать! Я потом проверю по новостям. Если только будешь мазать – я тебя убью. И подполковника – раз своей смерти ты не боишься. Ты меня понял?! Начинай, и так просрочили уже!
Когда Шустрый отстрелялся по первой цели, Сушёв приказал ему прижаться лицом к левой стенке фургона.
– Я выхожу, потом ты. Закрываешь двери и едем на вторую позицию. И смотри без фокусов. Я тебе сказал: мой сын не останется без отца. Если ты только на это покусишься – знаешь, что будет.
Он прошёл по правой стороне с другой стороны от миномёта, спрыгнул на землю, дал команду Шустрому. Они закрыли фургон и поехали на вторую позицию. Отстрелялись и ушли на эвакуационный маршрут по Боровскому шоссе до точки перегрузки. Там пересадка и дальше до Первой бетонки и к Альберту. Всю дорогу Сущёв держал Шустрого на прицеле. «Даже не думай мне,» – говорил он, и Шустрый опять вспоминал, что Бугай совсем не отмороженный.
* * * * * * * * * * * *
– Ну, всё вроде, – сказал подполковник, отлипая от прицела.
– Ага, всё. Шуруем отсюда, – Себастьян чувствовал себя уставшим от тревоги.
Бах! Бах! Бах! В бронежилет болезненно ударила пуля, слева вскрикнул подполковник.
– Ложись, полковник! – дал Себастьян ненужную команду, сам отскочил вглубь фургона и присел, быстро расстёгивая куртку и пытаясь увидеть, кто на них напал.
Достал пистолет, дал наугад пару выстрелов. Ага, вон там шевельнулось! Походу, менты прибежали на выстрелы и сейчас прячутся за машиной. Метров сорок до них. Вроде, двое. Не слишком смелые, борзо не лезут. Это хорошо. Себастьян сделал в их направлении три прицельных выстрела, спрыгнул из кузова на землю и побежал открывать дверь. В этот момент из фургона раздались ещё выстрелы – стрелял подполковник. Открыв дверь, Себастьян выстрелил ещё дважды. Не удержался и выкрикнул:
– Пидоры счастливые!
– Да не счастливые мы! – обиженно отозвался укрывшийся за машиной мент.
– Кому слу́жите! Чем вы лучше!
– Мы выполняем приказ.
– Какой! Чей! Иуды!
Себастьян запрыгнул на водительское место, запустил мотор и рванул, поглядывая в зеркало заднего вида. Ни стрельбы в их сторону, ни погони не последовало. То ли менты забоялись связываться с опасными террористами, то ли правда устыдились. Из города грузовик выскочил без каких-либо сложностей.
Откатившись на расстояние, которое счёл относительно безопасным, Себастьян остановил транспортное средство и пошёл проведать подполковника. Тот успел закрыть двери фургона, чтобы не привлекать лишнее внимание его содержимым.
– Ты как, полковник?!
– Бывало и лучше, – тот поднял левый локоть. Пуля попала в участок, где была только мягкая броня без пластин. – Ребро, походу, сломало.
– Держись. Найду тебе лепилу.
– Да ладно, заживёт. И не такое заживало, – ответил подполковник, усмехнувшись, и Себастьян вдруг понял, что тот далеко не так прост, как притворяется.
Они закрыли двери, сели в кабину и поехали дальше. Свернули в одноэтажный посёлок Клязьма, среди безлюдных закоулков которого Себастьян оставил утром свою машину, вернувшись в Москву на электричке. Перегрузились. Никто их тут увидеть не мог – и не увидел. А грузовик потом пускай найдут – теперь на него уже наплевать.
По дороге к Альберту Себастьян сказал подполковнику: «Я всё-таки привезу тебе лепилу».
* * * * * * * * * * * *
По приезде к Альберту Сущёв всем сказал:
– Коллеги, Ивана зашибло счастьем. Похоже, тяжело. Не слишком страшно, но надо его передержать. Чтоб вдруг не начудил. Может, к Лучезару его посадить?!
– Вань, не будешь чудить?! – спросил его подполковник по-отечески, – Посидишь с Лучезаром?! Это недолго.
– Мне теперь уже всё равно, – ответил Шустрый, не выглядя, впрочем, расстроенным – разочарование в нём, очевидно, перебивалось счастьем.
– Это пройдёт, Вань. Ты молодец. Без тебя мы бы не справились. Видишь, мне тоже досталось, – подполковник поднял левую руку и указал правой на ранение, – Признаться, я бы сейчас с тобой поменялся местами.
– Ладно, посижу. Жрать только приносите, – ответил Шустрый, и всем как-то сразу стало ясно, что всё с ним будет в порядке.
Обстрелы сработали как и планировалось. После вчерашнего погибших, странным образом, даже почти не стало в среднем меньше. На ВДНХ – 9 убитых и 9 задавленных, у «РЖД Арены» – 10 убитых и 13 задавленных. Раненых и травмированных пропорционально. А вот Шустрый действительно почти всё промазал. Правда, вряд ли он сделал это специально, как рассудил Сущёв. Скорее всего сказалось, что он всё делал один и из-за этого совершал лишние движения в кузове, что сбивало прицел. В итоге по университетской бирже попало только два выстрела, да и те краем, а один вообще улетел куда-то не в ту степь. Как результат, всего 2 погибших, 10 задавленных. По Поклонной Горе вообще не попал ни один, так что всё ограничилось задавленными в количестве 6-ти человек. Но так получилось даже лучше – потому что напугало не слабее, результат тот же – а жертв меньше.
Уже к вечеру в новостях писали, что биржи практически опустели и что это, по всей видимости, знаменует конец народному счастью.
* * * * * * * * * * * *
Уже потом Шустрый как-то раз не утерпел и сказал Себастьяну:
– Всё-таки твой друг – конченый псих.
– Просто он очень любит сына.
– Это-то при чём?
– Не знаю. У меня же детей пока нет. Вот будут – узна́ю. И ты узнаешь. Говорю же тебе – женись.
– Бугай, ты тоже псих!
– Я знаю. Думаешь, ты не псих?
– С вами станешь… Но Батя-то не псих?
– Нет, Батя не псих. Батя – полководец.
Шустрый на пару секунд замолчал, пытаясь переварить последний тезис, и вдруг нервно изнурительно расхохотался. Когда смех его отпустил, он подытожил: «До сих пор не могу поверить, что мы это сделали».