В субботу поздним утром Себастьян сидел в кафе «Верба». Это было единственное такое заведение в данном населённом пункте. Прилично убранное, не хуже московских средней руки. С дороги хотелось есть, что Вячеслав и делал. Заказал яичницу с беконом, жареные гренки из чёрного хлеба, оладьи с клубничным сиропом и чай с лимоном, и теперь неторопливо всё это вкушал, с любопытством оглядывая из своего угла интерьер. Других посетителей не было – час не тот. Да и из персонала была только официантка за стойкой.
Хозяин заведения явно питал ностальгию по СССР. «Хотя скорей уж по минувшей молодости,» – съязвил про себя Себастьян. В самом деле, во внутреннем оформлении преобладал тёмно-красный. Скатерти походили на кумачовое знамя, более тёмные занавески имели золотистый позумент, а по стенам были разлеплены в рамках маленькие копии советских агитационных плакатов и вырезки из газетных передовиц того времени с соответствующими фотографиями – с Леонидом Ильичом, с какими-то бодрыми передовиками. Вот только оформлено всё было по буржуазному стильно – судя по всему, по дизайнерскому проекту, никакой идиотской самодеятельности. Вся мебель была новая и непростительно удобная, барная стойка сверкала вызывающе роскошно, да и официантка ни капли не походила на советскую работницу общепита – жирную хабальную бабу со свиным рылом. Эта была стройная, молоденькая, с кротким лицом и в милом фартучке такого же красного цвета. Эдакая няша-стесняша.
Ну, правильно: совок совком, а бизнес страдать не должен. Потому и похоже всё здесь отнюдь не настоящий совок, а скорее уж на американский комикс про красных русских – которые воинственные чудаки, любят «калинку», красный флаг, красную звезду и будёновку, а в остальном вполне понятные люди – даже со своим обаянием, пусть и слегка безумным, слегка пугающим – но обаянием. И точно так же им противны грязь, вонь, уродство и хамство – всё то, что неотлучно сопровождало советский строй – а, может, и не сопровождало – а было ему неотъемлемо присуще, являясь одним из важнейших его столпов. Такая вот ностальгия по СССР во вполне капиталистической едальне.
Но откуда в нём это? Вячеслав СССР практически не застал, только ребёнком – на излёте перестройки. Но рассказывал отец. Что-то он запомнил сам – чему тогда дать оценку не мог в силу возраста, но вполне смог это сделать, повзрослев. В школу, опять же, ходил – где в начале девяностых ничего не поменялось. Столовку школьную помнит – и очень хорошо осведомлён, какие столовые в школах теперь. Хрущёбы и сейчас можно посмотреть – вот уж олицетворение всего советского. Далеко не худшее, кстати. Так что нет, он не предвзят – ну, разве что самую чуточку.
Стрелки часов перевалили за одиннадцать. Внутрь вошёл статный мужчина лет тридцати, в камуфляжных штанах, берцах, тёмно-сером бушлате гражданского образца, довольно изящном, и тёмно-синей шапке-пидорке, которую тут же снял. Быстрым взглядом окинул помещение, увидел Себастьяна и к нему направился.
– Здарова, Бугай! – сказал он радостно, протягивая крепкую длань
– Здарова, Шустрый! – Себастьяну пришлось наспех дожевать гренок, чтобы это произнести, – Присаживайся. Закажи себе тоже что-нибудь. Терпеть не могу, когда я ем один, а на меня смотрят.
Шустрый оглядел стол.
– Может, по пиву?!
– Не, ты чё, я за рулём.
– А, ну да. Тогда по чайку, – он помахиванием руки подозвал официантку и тоже заказал чаю и еды.
– Хоть гренку пожуй, – кивнул на стол Себастьян, пока Шустрому ничего не принесли, – Ну, рассказывай. Как живёшь-бывёшь?
– Как-как! Скучно здесь. Тоска. Хоть женись.
– Как будто это что-то плохое. Вон у вас здесь какие официантки!
– Да не, я ж не против. Но не в этой же дыре. Семья – это дети. А детям нужно сам знаешь что. Хорошая школа, кружки́, секции. А здесь что? Только стрелять можно научиться.
– Тоже неплохо.
– Неплохо, да. Но мало. Да и не хочу, чтобы мои дети жили как я сам сейчас живу.
– Понятно.
Официантка принесла чай. Себастьян продолжил расспросы:
– Ну а со счастьем у вас тут как?
– Какое счастье, ты чё. Для счастья нужна биржа, а для неё народ в количестве. А нас здесь с гулькин прыщ. Так что у нас здесь этого нет. Happiness-free-зона, – щегольнул Шустрый знанием английского.
– Ну, лицо-то у тебя довольное.
– Не каждый день тебя вижу.
– Приятно, что могу так радовать, – Себастьян сам разулыбался. – Значит, счастья у вас тут нет. Ну, а сам ты что обо всём этом думаешь?
– О чём? – не понял Шустрый.
– Да о счастье. Ты же не под ним. Значит, должен иметь мнение. «Антисчастье» уж наверняка читал. Ну и что скажешь: правда, нет?!
Шустрый заметно напрягся.
– А ты почему интересуешься? – вопросил он с подозрительной интонацией.
– Хочу знать твоё мнение.
– Зачем оно тебе?
– От этого зависит разговор.
– А ты сам? Не под счастьем?
– Нет, не под счастьем.
– Ты же из Москвы приехал.
– Из Москвы, да.
– И не под счастьем.
– Так точно, не под счастьем.
– У вас же там это, вроде, запрещено. Паспорта и всё такое.
– Так и есть.
– И как же ты без паспорта?
– Паспорт есть. Фальшивый.
– Откуда?
– Есть люди. – Себастьян наконец догадался. – Слушай, Шустрый, да не параной ты! Чё, всерьёз поверил, что я приехал устраивать тебе проверку лояльности?!
– А зачем ещё?!
– Поговорить, говорил же.
– Одно другое не исключает. Даже наоборот.
Себастьян понял, что затык образовался серьёзный и настало время выкладывать козыри.
– Так, Шустрый. Погляди-ка. Вот эта рожа тебе знакома?! – он показал экран телефона.
– Конечно знакома. Лучезар. Про него в новостях три дня назад только и трубили. И сейчас ещё иногда мелькает. Мол, пропал, кто видел…
– А теперь погляди сюда. Кто это с ним?
– Ты?!!!
– Я.
Шустрый сидел, ошарашенный.
– Зачем? – воскликнул он, глядя на Себастьяна во все глаза.
Себастьян увидел, что официантка несёт заказ, и пока молчал. Когда она удалилась, Шустрый повторил свой вопрос:
– Зачем, Бугай?
– Затем, Шустрый. Он мне много интересного рассказал. На «Антисчастье» тебе не всю правду рассказали. Потому что сами её не знали. Хочешь послушать?! Я тебе специально нарезку сделал. Самого сочного. Держи наушник. Просвещайся, пока ешь. А я пока своё доем. Приятного аппетита.
Доглядев и дослушав, Шустрый выглядел совсем потерянно, почти жалко.
– Бугай, это что – правда?!
– Ты сам всё слышал.
– Это не постановка? Ты это не смонтировал?
– Шустрый, с ума-то не сходи.
– И что делать?
– Ты меня спрашиваешь?! Это ты военный, а не я.
– А что мы можем?!
– Что-то должны мочь. Сидели тут, никаким счастьем не одурманенные. И не чесались.
– Бугай, хорош кривляться. Ты же не просто так приехал. Значит, что-то задумал. Говори.
– Помнишь, с чего всё началось?
– Что?
– Сопротивление. С бомбы в Парке Горького. Одного раза не хватило, поэтому у них ничего не получилось. Нужно было это сделать несколько раз – тогда бы получилось. Но теперь биржи охраняются.
– Ну и какой вывод? – затребовал Шустрый, не дождавшись заключения.
– Нужен миномёт, Шустрый. Поэтому я к тебе приехал.
Шустрого постиг второй приступ оторопи. Более-менее его пережив, он вынес свой вердикт:
– Бугай, ты всегда был отмороженный. Но это даже для тебя как-то…
– Другого решения нет, Шустрый. Если считаешь иначе, поведай мне его – я же первый порадуюсь.
– И что, по гражданским, по мирняку?!!!
– Шустрый, ты всегда был сообразительный парень, а сейчас что-то не догоняешь. Больше нет никакого мирняка, а есть гражданская война. Ты сам сказал про паспорта и сам боишься, что за тобой придут – потому что ты смеешь всё это не любить. И знаешь, что я тебе скажу: ты не зря боишься. Меня ведь самого́ за это чуть не убили – за то что без паспорта шёл. Тогда у меня его ещё не было.
– Как это – чуть не убили?
– Четверо бойцов с ножами.
– Но ты сидишь здесь. Бугай, извини, ты крут – но не настолько.
– Да, не настолько. Как там у вас, военных, говорится: в рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов.
– Даже так! Фига́ у вас там жёстко! А камеры, значит, правда нигде не работают, раз ты здесь сидишь…
– Ну вот, узнаю́ твою сообразительность. Ну что, Шустрый, поможешь?!
– Слушай, я складом РАВ2 не заведую, – объяснил Шустрый, радуясь этому спасительному обстоятельству, позволяющему не брать ответственность, – Поговори с Батей.
– Что ещё за Батя?
– Подполковник Алехин, командир части. Он счастье тоже… недолюбливает, так скажем. Может, и согласится дать тебе «Поднос».
– Какой ещё поднос?
– Полевой миномёт. Калибр – 82 миллиметра.
– Далеко бьёт?
– С дальнобойным зарядом до четырёх километров.
– То что надо. Много на него народу нужно?
– Уставный расчёт – четыре человека плюс командир. Но это в основном чтобы таскать. На позиции для стрельбы достаточно двух. Даже один может – только это медленно будет.
– А с грузовика можно из него стрелять? С «Газели». Из фургона?
– Не, плохая идея. Под плитой должен быть грунт. Хотя… – Шустрый прищурил левый глаз и повёл правым кверху, прикидывая. – Если сколотить рамку… Типа детской песочницы… И туда насы́пать земли́… Чтоб масса побольше вышла… Тогда, может, и получится… Главное во время выстрела кузов не качать.
– А этот ваш Батя. Насколько безопасно с ним вести такой разговор? Тебе я доверяю. А он, в случае чего, не стуканёт?
– Батя?! Нееет! Он мужик правильный, с понятиями – что можно, а что западло. Если что, он тебя пошлёт в жопу или в рожу плюнет, а стучать не пойдёт.
– Это обнадёживает. Уже хочу с ним поговорить. Устроишь?!
– Да, думаю, смогу. Только уже не сегодня. Ты завтра сможешь приехать, если что?
– Да, смогу.
– Тогда будь на связи.
[2] ракетно-артиллерийских вооружений