В понедельник в 8:57 Сущёв был на рабочем месте.
– Можешь не раздеваться, – сказал ему Сашка Пахомов, напарник.
– Чё такое?
– Камеры вырубило, щас поедем снимать.
– Чего?!
– Да. Разрабы чё-то напортачили, вся система легла.
– А откатить?
– Без мазы. Они все окирпичились.
– Хренасе! – Сущёв был действительно пресильно удивлён, до сих пор ничего подобного у них не случалось.
Он стремительно проследовал в кабинет к Чернодворову.
– Серёг, это чё – правда?!
– Ты про камеры?
– Угу.
– Правда. Обновили систему и вот. Помнишь этого ютубера, который разорялся после взрыва?
– Бенедиктус?
– Вот-вот. Наверху не на шутку всполошились. Мол, мужик прав, надо незамедлительно принять меры. Отозваться на чаяния народных масс. Ну и отозвались, погляди теперь.
– Чё-то я не догоняю.
– Ну, камеры-то наши помнили неделю. А эти сказали, что на биржах должны помнить месяц. Уменьшить, мол, частоту кадров – и вуаля. Только прошивка не позволяла. Ну и допилили, перепрошили. А оно взяло и грохнулось в полном масштабе.
– Не-не, так не бывает. Вначале тестируют же.
– Тестировали. Только в спешке. А оно не сразу подыхало, а там утечка памяти какая-то накапливалась в течение суток.
– Охренеть. А если выключить питание, потом опять включить – и тогда откатить?
– Пробовали. После первого вылета второй она зависает сразу после перезагрузки. Там дамп памяти какой-то подсасывается и второй раз всё уже быстро. Не перепрошить.
– Я в шоке.
– Да мы все. Только снимать – и заводская перепрошивка. Так что придётся вам с этим возиться. Монтажная организация сама не имеет права. Они же все опломбированные. Снять можно только в присутствии полномочного представителя конторы, который на месте подписывает акт. Сейчас вам юристы выпишут доверенности и проинструктируют.
– Понятно… Ндя… Ну, ладно… Пойду за доверенностью тогда…
Сущёв развернулся и двинул к выходу. У самой двери Чернодоворов его окликнул:
– Лёх. Подожди.
– Да? – Сущёв развернулся.
– Ты был прав.
– Ты о чём?
– Да про счастье. Мне из-за всей этой кутерьмы на биржу некогда было сходить. То, что пишут на «Антисчастье», правда. Ты был прав.
– Да чего уж теперь…
Чернодворов помолчал несколько секунд и продолжил:
– Мне кажется, это кто-то из наших…
– Ты о чём?
– Да про взрыв.
– С чего ты взял?
– Очень хладнокровно сработано. Кто это делал точно знал, что через неделю улик не останется.
– Ты серьёзно?! Тоже мне, секрет Полишинеля. Это любой, кому захочется, за пять минут узнает из Интернета.
– Да. Но Интернет – источник не очень надёжный. Мало ли там информация не совсем верная. Или с тех пор систему перепрошили. А тут кто-то точно знал.
– А чё не в слепой зоне тогда?
– Слишком палевно. Если в чужой слепой зоне – тебя сразу вычислят по подключению к чужой камере. А если в своей, которую ты сам давно знаешь – сразу попадаешь в круг первых подозреваемых.
– Ну да, логично. Только похоже на подгонку под ответ. Было бы в слепой зоне – значит, кто-то из наших. А раз не в слепой – значит, кто-то из наших, просто не палится. Но вывод одинаковый – кто-то из наших.
– Согласен, немного похоже. На подгонку. Не знаю… Может, это у меня профессиональная деформация сказывается. Мы же тут все воюем с рулением. Оно для нас типа враг. А тут врага разрешили. Ну, послабление дали. Кто-то мог не согласиться. Это самое счастье возненавидел – как торжествующего врага. Ну и взбунтовался.
Намёк из последней фразы Чернодворова просто-таки топорщился. Но Сущёв со своим внутренним параноиком такой разговор с Чернодворовым прокручивал в голове неоднократно и был готов. Насколько Алексей знал начальника, тут наиболее эффективно должен был сработать стремительный переход в контратаку – с сарказмом и максимальным заострением темы. Что Сущёв и исполнил:
– Да говори уж прямо – что подозреваешь меня! Кто у нас в конторе счастье не любил?! Известно кто. Значит, я и взорвал. Кто ещё мог-то?!
По оторопевшему лицу Чернодворова Сущёв понял, что только что сам себе подсуропил – и так, что хуже бывает совсем уж редко.
– Извини, я не имел в виду… – лицо Чернодворова сменило выражение с растерянного на испуганно-виноватый. – Извини… Слушай, ну где ты тогда был?
– Когда?
– Когда ставили бомбу.
К этому вопросу Сущёв тоже был готов и о скрытом в нём подвохе знал.
– Ага, подозреваешь всё-таки меня! Чтоб я с перепугу пошёл в отказ – мол, не было меня там, был в другом месте! «А откуда ты знаешь, когда закладывали?! Попался, дружок!». Подловить меня хотел! Откуда я знаю, когда её закладывали?!
– А, ты ещё не читал…
– Что не читал?
– Да новость. Свидетель появился, который видел. За неделю до взрыва, в воскресенье утром. В шесть часов. В начале седьмого.
– Понятно. И ты меня теперь спрашиваешь, где я был в воскресенье в шесть утра. А ТЫ где был? Дай-ка угадаю: с семьёй.
– Блин… Извини. Я правда не имел в виду. Издёргался со всей этой суетой, уже сам не понимаю, что говорю своим ртом. Извини. К тому же… Знаешь… Честно признаться, я не уверен, что тот, кто это сделал, неправ. Может, он даже герой…
– Серьёзно?! Ты бы сделал так?
– Нет, – признался Чернодворов, нахмурившись. – Не осмелился бы. Но не значит, что я бы об этом не думал.
– Только не говори об этом никому. Ладно. Пойду за доверенностью. Ох задолбаемся мы эти камеры снимать. Увидимся!
В новостях и правда писали про свидетеля. Оказалось, что это бывший подозреваемый – а именно, работник местной коммунальной службы, который всем своим коллегам рассказывал про прибор, висевший на дереве в мешке. Сразу после взрыва данный работник бесследно исчез и по мобильному телефону был недоступен. Естественным образом на него и пало первое подозрение. Нашли беглеца быстро, в Дубне, у двоюродного брата. На допросе подозреваемый вёл себя испуганно, свою вину отрицал, умолял его отпустить, а в оправдание рассказывал сбивчивую историю, что его обманул незнакомец в красной спецовке. История доверия не внушала и больше всего была похожа на плохо и наспех придуманную легенду. На вопрос, почему тогда сбежал, если не виноват, подозреваемый отвечал, что испугался, что вину повесят на него – потому что он сам же всем показывал тот мешок и хвастал, что знает, что в нём. Что ж, тут он рассудил верно – потому что именно так всё и вышло. Но потом его нашли на видеокадрах с места взрыва непосредственно в момент срабатывания бомбы. Он не только присутствовал в опасной близости, но не пытался укрываться и не выказывал ни малейших признаков тревожности. Так не мог вести себя тот, кто знал, что в мешке. Это переводило подозреваемого в свидетели. Оказалось, что лица́ злоумышленника он не запомнил и вообще не разглядел – потому что смотрел всё время на мешок. Запомнил только, что преступник был в красной спецовке, небольшого роста и средней комплекции. В этом месте худой Сущёв удивился и порадовался, недоумевая, как мог кому-то показаться средней комплекции. Далее в тексте новости шёл призыв ко всем, кто в то утро видел человека, подходящего под описание преступника, и может сообщить что-то ценное, звонить на горячую линию. «Ну, хоть не запытали того бедолагу,» – безотчётно отметил Сущёв в новости что-то положительное.
До вечера он возился со съёмом камер – наблюдал действия сотрудников монтажной организации, сличал серийные номера и подписывал акты. Перед окончанием рабочего дня он написал Себастьяну:
– Привет. Надо поговорить. Это важно.
– Привет. Извини, мне надо передержаться, – ответил тот.
– Осчастливили?
– Угу.
– Ладно, выздоравливай. Спишемся.
«Если не утерпит и пойдёт на биржу, дело гиблое,» – подумал Алексей тягостно. Ожидания его были скорее скептическими – слишком хорошо он знал счастье и его силу.
По пути с работы домой он увидел намалёванное на опоре моста граффити – эмблему антисчастья. «Есть ещё наши. Повоюем,» – подумал он и улыбнулся. Но на сердце всё равно было дрянно.