Процесс катился как вагонетка под откос. В народе с бешеной скоростью набирало силу новое увлечение. Вначале апологеты Лучезара в свободное время курсировали по городу, разнося счастье и множа свои ряды. Довольно быстро про них все узнали, разносчики счастья были у всех на устах. Те, кого пока ещё не осчастливили, мечтали, чтобы это поскорее произошло. В другие города отправлялись эмиссары и в короткое время культивация счастья охватила всю страну. В Интернете появились сайты, сообщества, форумы, где люди договаривались о совместных действиях, обменивались опытом и идеями. По Рулёжной Инспекции был пущен циркуляр, предписывающий раздатчиков счастья за их деятельность не преследовать и оной не препятствовать, поскольку было признано, что ничего преступного действия этих людей не представляют, а напротив повышают уровень общественного благополучия.
В конце концов, когда численность участвующих в процессе людей превысила определённый порог и прежними способами – то есть договариваться друг с другом о встречах для передачи счастья – стало действовать неудобно, кто-то в Интернете выступил с идеей устраивать своего рода биржи счастья. То есть назначить всем известное место, куда люди бы приезжали, чтобы отовариться счастьем самим и раздать его другим посетителям биржи. Большое количество быстро сменяющихся людей в одном месте гарантировало, что каждый быстро сможет найти себе и объекта, и пилота. Очень быстро такие биржи сделались привычным явлением. Это были просторные места, где могло без проблем поместиться множество людей. Счастье действовало примерно сутки, поэтому раз в день люди приезжали на биржу подзарядиться новой его порцией. Неписанным правилом хорошего тона являлось при посещении биржи передать счастье хотя бы двум людям. В Москве первые биржи возникли на Васильевском спуске, на Поклонной Горе, в Парке Горького и на ВДНХ. Потом их количество увеличилось. На каждой бирже в дневное время пребывало не менее десятка тысяч человек, которые непрерывно менялись. В других городах было то же самое.
За каких-то три месяца процесс достиг полного завершения. Он проник в общество целиком и стал его неотъемлемой частью. Люди привыкли к новой реальности и не мыслили, как можно жить иначе. Все ходили со светлыми лицами, безмятежные и всем довольные.
Сущёв на всё это смотрел и злился. Он не мог толком объяснить, что именно вызывает в нём такую неприязнь. Подвох мерещился в виде призрачного расплывчатого образа, который никак не удавалось сформулировать. Он пробовал пару раз заводить разговор с Чернодворовым, но тот давно стал сторонником нового образа жизни.
– Ну объясни ты мне внятно, почему ты так против? Почему тебя это бесит? – искренне пытался понять Чернодворов.
– Потому что это неправильно! Все всем довольны. Не потому что есть чему быть довольными, а просто довольны сами по себе. Довольный человек не желает что-то менять. Это неизбежно приводит к безынициативности, к бездеятельности, к стагнации и застою. Все превратились в долбаных наркоманов. Занимаются перекрёстным опылением и в ус не дуют. Как животные, я не знаю. Как какие-то пчёлы или муравьи. Слушай, я не могу объяснить. Тут нарушается фундаментальная причинно-следственная зависимость. Счастье должно быть наградой. Человек должен его получать за то, что нечто сделал, а не просто за то, что он есть.
– Ты просто ретроград и ворчун, – возражал Чернодворов добродушно, – и рассуждаешь о том, о чём не имеешь представления. Какая бездеятельность? Ты посмотри: по статистике производительность труда повысилась на 15%. У людей появилась страсть жить и работать.
– Вот-вот. Я ж и говорю: всё равно как муравьи.
– Ну зачем сразу муравьи. Да и что плохого в муравьях? Вот ты говоришь наркоманы. Наркоманы социально опасны, потому что за дозу готовы идти на преступление. А у нас сейчас что?! Преступность упала в разы, скоро так вообще сойдёт до нуля. Ты и сам не мог не заметить. У нас-то картина один к одному – тоже де́ла почти не стало. Сидим тут так, по инерции, на всякий случай.
– Это да. А если бы люди превратились в овощей, преступность бы исчезла гарантированно. То-то настала бы благодать.
– Да в каких овощей! Ты перегибаешь. Полноценные люди, которым просто больше не приходят в голову худые мысли. По-моему, так лучше.
– А по-моему, слишком приторно, аж тошнит. Ты просто предвзят. Сам-то небось на биржу каждый день ходишь.
– Конечно хожу. И тебе советую. Ты слишком желчный. Это для здоровья вредно. Все болезни же от нервов, как известно. У врачей тоже работы стало меньше, кстати. А антидепрессанты вообще продаваться почти перестали. Что-то я не припомню, чтобы ты раньше на них ругался, как ругаешься теперь, – закончил Чернодворов с лукавой победной улыбкой.
Продолжать было бесполезно. Раньше у Сущёва с Чернодворовым было понимание – если не полное, то почти. Теперь же Сергей ушёл на свою счастливую волну. Оставалось только разбираться во всём самому. А Сущёв не сомневался, что является свидетелем чего-то гнусного. И чем дальше, тем становилось гнуснее. Вот только в чём именно состояла гнусность, ухватить никак не удавалось, как он ни напрягал мозг.