В пятницу утром Сущёва в конторе встретило тревожное оживление коллег. Они сразу ему поведали про Чернодворова – что того убили, зарезали рядом с домом, прямо у подъезда. Почти сразу к Сущёву подошла начальница отдела кадров и попросила пройти в кабинет Чернодворова.
Там за столом сидел мужчина лет тридцати трёх, с гладким лицом, строго и аккуратно уложенными тёмно-русыми волосами и светлыми серо-голубыми глазами – глядящими холодно, задумчиво и как-то тяжеловесно.
– Доброе утро, – поприветствовал незнакомец Сущёва почти церемонно.
– Да не слишком доброе, – поправил тот, слегка покривившись. – Здравствуйте.
– Вы правы, не доброе. Здравствуйте. Меня зовут Михаил Посветов, следователь по особо важным делам. – Он показал удостоверение, Сущёв кивнул. – Вы – Алексей Владимирович Сущёв. – Это было сказано с полувопросительной интонацией. Сущёв опять кивнул. – Вы знаете, почему я здесь?
– Могу предположить. Из-за Серёги.
– Да. Сергей Чернодворов, Ваш начальник. Бывший начальник. Его вчера убили. Вы что-нибудь об этом знаете?
– Только то, что сказали коллеги. Зарезали у подъезда.
– Я назначен расследовать это дело. И хочу с Вами побеседовать. Поскольку Вы важный свидетель.
– Свидетель чего?
– Ничего. Этим словом мы называем всех людей, которые могут сообщить важную информацию.
– Ладно, допрашивайте.
– Никакого допроса. Сейчас это не требуется. Потом, если будет нужно, мы Вас вызовем – и тогда официально допросим как свидетеля – по регламенту, под протокол. А пока давайте просто поговорим.
– Ладно, давайте.
– Говорят, вы с Сергеем были друзья.
– Ну, друзья – громко сказано. Общались, да.
– Общались. Я так понимаю, достаточно близко.
– Ну, кто что считает близким. Общались.
– Он Вам рассказывал о своих делах?
– Не, об этом мы не трепались. Про работу, про политику иногда. Про жизнь вообще – типа философии, не знаю. Ничего конкретного.
– Тогда, может быть, Вы сами знаете, кто мог желать ему смерти?
– Вероятно, кто-то из тех, кого он упёк за решётку. Таких было немало. Или родственнички их.
– А если не брать преступников и их родственников. Мог кто-то желать ему смерти?
– Серёге?! – Сущёв искренне удивился. – Не помню, чтобы его кто-то ненавидел. Он со всеми ладил. На работе, имею в виду. В других местах не знаю. Но, честно говоря, не представляю, чтобы его кто-то мог ненавидеть.
– Я спросил всё-таки не про ненависть. А мог ли кто-нибудь желать ему смерти?
– А зачем ещё желать смерти?
– Ну, разные причины бывают. Наследство. Может, на жену его кто глаз положил.
Сущёв опять удивился такому повороту:
– Ну, такого я не могу знать. Миллионером он, кажется, не был. А жена… Такие вопросы, кажется, по-другому решаются.
– А у вас ведь вышла из строя вся система видеонаблюдения? – неожиданно сменил собеседник тему.
– Да, с понедельника лежит намертво.
– Скажите, а Вас не смущает, что Сергея убили как только система перестала работать?
– Почему меня это должно смущать?
– Ну как же: камер нет, то есть нет улик. Тогда-то и убили. Можно предположить, что это сделал кто-то, кто точно знал, что опасности нет. Что не поймают.
– Вы намекаете, что это кто-то из наших?
– Не намекаю. Но такое можно предположить.
– Вы серьёзно?! Серьёзно полагаете, что ТАКОЕ шило можно утаить в мешке? Не сомневаюсь, что об этом уже толпа народу знает, далеко не только наши. Нас, конечно, настоятельно проинструктировали не разглашать. Но Вы же сами понимаете… Как там говорится? – «Что знают двое – знает и свинья». Хотя, может, и есть резон в Ваших словах. Не знаю.
– Вы правы, долго такие секреты не живут. Но и не настолько быстро о них узнаю́т.
– Ну, Вы лучше знаете, наверное. Если кто-то из наших… Я не знаю. Никто с Серёгой не собачился.
– А Вы сами вчера где были?
– Во сколько?
– В полвосьмого вечера, когда всё случилось.
– Вы меня, что ли, подозреваете? Тут я тогда ещё торчал. Можете проверить, у нас система учёта посещений.
– Почему задержались?
– Потому что напортачил в отчёте и пришлось всё переделывать. Мы сейчас по тыще этих долбаных камер каждый день снимаем, подписываем акты, а вечером составляем электронную ведомость. У меня съехала колонка. Хорошо заметил! Пришлось исправлять и потом всё перепроверять – за вчера, и за позавчера, и раньше.
– Почему это нельзя было отложить на сегодня?
– Потому что сегодня сегодняшняя работа. Я не понимаю. Кажется, это называется «алиби». И, кажется, Вы недовольны, что оно у меня есть?! Или мне кажется?
– Все знают, что должно быть алиби.
– Что Вы имеете в виду?
– Убить ведь можно и не самому.
– Ааа, вот оно что! То есть не будь у меня алиби – Вы бы меня подозревали. А когда оно есть – значит, я его устроил специально, а Серёгу заказал. Мощная логика!
– Насколько я понимаю, начальником управления теперь скорее всего станете Вы? – задал вопрос Посветов, не обратив внимания на тон Сущёва.
– То есть Вы серьёзно подозреваете, что это я заказал Серёгу, чтобы занять его место?! – Сущёв искренне расхохотался.
Следователь на полсекунды смутился, но сразу собой овладел.
– Мы должны иметь в виду все версии, не исключая ни одной.
– Понимаю, – кивнул Сущёв, не скрывая презрительной усмешки.
– Вы знаете, как убили Сергея?
– Зарезали же.
– И всё?
– Подробностей Вы мне пока не рассказали.
– Нам известен непосредственный убийца.
– И кто это?
– Никита Васильевич Паренков, 1995-ого года рождения.
– Кто это?
– Работает водителем такси.
– И что говорит?
– Так Вы не знаете?
– Да что я должен знать?
– Он покончил с собой.
– А говорите «работает».
– Хорошо, работал. Мы полагаем, что он действовал не сам. Что его использовали посредством руления.
– Как установили? – быстро спросил Сущёв невольно профессиональным тоном, поскольку тема коснулась его сферы компетенции.
– Он покончил с собой сразу после совершения преступления.
– Наоборот, теперь так редко делают.
– Это пока камеры были. Да и слишком характерно он самоубился. Его на месте застал полицейский патруль и засвистел. Обычно в таких ситуациях преступник старается убежать – даже если после запланировал самоубийство. А этот зарезался тем же ножиком. Приставил к сердцу и упал лицом вниз. Можете такое представить? Похожий случай известен только один. Семь лет назад. Тоже предположительно руление. Тоже случайный человек, пытался зарезать женщину, потом зарезал парня, который за неё заступился, и вот так же на ножик бряк.
– Семь лет назад? – переспросил Сущёв, закатывая глаза к потолку. – Тогда же ещё руления не было.
– Вы хотите сказать, тогда о нём никто не знал. Или почти никто. Узнали через полтора года. Но, очевидно, появилось руление раньше, чем о нём все узнали. И из сегодняшнего дня можно довольно уверенно предполагать, что тот случай был как раз рулением. Почерк тот же. Один отставной полицейский пытался то дело самостоятельно расследовать. В итоге его застрелили из его же пистолета. Днём в кафешке. Парочка. Некрупный парень с девушкой. Ведь это могли быть Вы – скажем, с Вашей женой. Вы тогда как раз, кажется, не работали.
– А могли быть Вы – с Вашей женой, – ответил Сущёв наугад, успев приметить, что его собеседник тоже подходит под описание.
– Мог, – признал следователь примирительно. – Извините. Такая у меня работа – всех подозревать. Мне это самому не нравится.
– Вам за это, по крайней мере, платят деньги, – уточнил Сущёв неприязненно. – А мне никто не платит за то, что Вы портите мне настроение. Которое и так хреновое.
– Ещё раз извините. Возьмите мою визитку, – он протянул Сущёву визитку, – Если вспомните что-то важное – сразу звоните. Это может нам помочь.
Оставленный наконец в покое, Сущёв мусолил в руках визитку. Посветов Михаил Александрович, следователь по особо важным делам. Из памяти то и дело возникало лицо этого Михаила Александровича, повторявшее: «Ведь это могли быть Вы с Вашей женой». «Врёшь, ничего у тебя нет и быть не может! Это всё блеф и психологические трюки, которым вас учат. Ничего у тебя нет!» – раз за разом уверенно повторял Сущёв одну и ту же рациональную установку. Но беспокойство не уходило. Он холодел от мысли, как на дне реки найдут наградной пистолет. А рядом – гвозди. И всё станет ясно. Это всё враньё-враньё-враньё! Вот ведь урод!