– Чё припёрся, щекотунчик?! – Петька Рулёв был верен себе. На иной приём с его стороны рассчитывать было нечего.
– А чё, нельзя?! – дежурно возразил Андрей.
– Да, нельзя. Вали отсюда!
Среди местной детворы Петька был заводилой, самый большой и старший. Они, как обычно, сидели на лавочке за сельским клубом. Андрей пришёл сюда, очень надеясь, что Петьки как-нибудь среди ребят не окажется. Без него бы они Андрея прогонять не стали. Но Петьки не быть не могло, и Андрей это знал заранее. Но всё равно пришёл – не идти было невыносимо. Андрея Петька никогда не любил и непонятно за что – ничего плохого тот ему в жизни не сделал.
– Ты это место не купил! – ответ такой же дежурный и не имеющий никаких перспектив. Но Андрей препирался только для вида – чтобы не выглядеть совсем стыдно.
– Вали, обоссанец! – Петька желал добиться своего голосом. Вставать со скамейки ему было явно лень.
Андрей не сдвинулся и молчал.
– Ребя, вы знаете, что щекотунчик – обоссанец? – вместо того, чтобы встать и шугнуть не в меру дерзкую жертву, Петька зачем-то стал развивать предыдущую фразу, причём с видимой охотой. – Ссытся по ночам!
– Чё ты врёшь?! – взвизгнул Андрей, испуганно задыхаясь.
– Это ты врёшь! – Петька скривил лицо в злорадно-торжественной улыбке, – Я сам слышал, как твоя мать Фесяне жаловалась.
Фесяней все за глаза звали местную фельдшерицу Акулину Перфильевну Фесенко. Она была толстая и смешно пыхтела при ходьбе. Но сейчас Андрею было не до смеха.
– Чё ты врёшь! – повторил он уже менее громко, не зная, что будет дальше.
– Даа, – протянул Петька, смакуя момент, с неторопливой уверенностью палача, берущегося за инструмент, – Они у магазина встретились, а я за кустом прятался, хотел покурить. Они меня не видели и думали, что никого рядом нет. И я всё слышал. Твоя мать сказала, что ты всё время ссышься и не знает, как лечить, и что ремень не помогает! – тут Петька нестерпимо загоготал.
Андрей стоял, оцепенев. Это была сущая правда. И про ночные недержания, и про ремень. Мало мамаше было его лупить – надо было ещё вот так ославить. С такой репутацией выбиться из изгоев всякая надежда испарялась.
– Вали, обо́ссыш! – опять повторил Петька, поднял из-под лавки кусок засохшей грязи и швырнул в Андрея. Тот инстинктивно отскочил в сторону, снаряд пролетел мимо. Петьку это вывело из себя. Он наконец вскочил с лавки, занося ногу для пинка. Андрей успел побежать, но пинок его всё-таки настиг – аккурат в то место, куда и предназначался. Все засмеялись. Не засмеялась только Валя Краюхина. Она одна Андрея жалела, он это знал. Но Петьке перечить, конечно, не смела.
Андрей опять брёл один по пустырю за задними дворами, не обращая внимания на слёзы. Плакал он не от боли, а от досады. В горле стоял комок. Самое обидное было то, что он даже не мог их ненавидеть. Ему по-прежнему хотелось лишь одного – чтобы они его к себе приняли.
* * * * * * * * * * * *
Мать ушла в ночную смену. Андрей лежал один в тёмной пустой избе. Не спалось. Из памяти назойливо лезло дневное событие. Опять подступали слёзы обиды и опять трепетала надежда всё поменять. Они же совсем не плохие, не злые – друг с другом же они не жестоки. Просто всё так по-дурацки сложилось. А то бы они его приняли, как других. Ему этого очень хотелось. Ведь несмотря ни на что, он к ним относится очень хорошо – и даже их любит, хоть это и глупо, конечно. Если бы они только знали. Если бы он мог им это показать, что-нибудь для них сделать. Например, спасти от чего-нибудь плохого, ужасного. Тогда бы они сразу забыли всё прошлое – и позорную правду бы простили. Тем более что и не является она никаким проклятием на всю жизнь. Тётка Зина же говорила, что это не страшно и пройдёт, что с растущими организмами такое иногда бывает. Она умная и добрая – тётка Зина. Жаль, что приезжает редко.
Незаметно для себя он принялся мечтать. Как у него всё пройдёт, как он вырастет большим, сильным и смелым – и тогда совершит какой-нибудь подвиг. Победит великое зло, он сам пока не знает, какое – но оно ему рисовалось как огромный отвратительный паук. И вот он, Андрей, ловко уворачивается от страшных мохнатых лап и размозжает чудовищу голову кузнечным молотом. Всех спасает, все о нём узнаю́т.
Эти фантазии его так разбередили, что от едкой жалости к себе нынешнему ему захотелось молиться. Вот только Бога нет – это большевики всем давно объяснили. Что Бог – это придумка хитрых и вредных попов, чтобы морочить трудящихся. Кому же тогда молиться? Товарищу Сталину? Он далеко и не услышит. Да и что ему за дело до какого-то мальчика – у него поважнее дела есть, вся страна на нём. Но ведь должен быть кто-то, у кого можно в случае последней нужды просить помощи?! Вдруг коммунисты всё-таки ошибаются – вдруг права бабка Фёкла? Она ему рассказывала про Бога – что он всё видит, всё слышит и всегда помогает хорошим людям – лишь бы они не грешили. Андрей не знал, что значит «грешили», и не знал, грешит ли он сам. По крайней мере, никто ему никогда не говорил, что он грешит. Наверное, не грешит. А ещё бабка Фёкла тайно учила его молиться. Он почти ничего не запомнил – только отдельные слова. Но понял главный принцип – что Бог тебя слышит и ему можно говорить напрямую.
– Господи, помоги мне! Пожалуйста, – залепетал Андрей жалобным голосом, сев в темноте на кровати и сложив руки у груди. Он начал сбивчиво пересказывать свои давешние мечты. – Помоги мне всех спасти. От великого зла. Пусть меня все узна́ют. Я устал так. Я больше не могу. Помоги мне.
– Он тебе не ответит, – неожиданно раздался из самого тёмного угла резко очерченный спокойный голос.
– Кто это?! – Андрей вздрогнул всем телом и ледяная волна окатила его от затылка до копчика и дальше ушла к пяткам.
– Тот, кто может выполнить твоё желание.
– А как Вы здесь…
– Тебе не всё равно? Да и ко мне можно по-свойски, на «ты». Боженьке своему ты же на «ты» молился, – усмехнулось невидимое в углу.
– А ты кто? – сделал Андрей ударение на втором слове, продолжая беспокоиться и сам не заметив, что выполнил указание.
– Тот, кто может выполнить твоё желание, – терпеливо повторил собеседник то, что уже ранее объяснял, – Да не бойся ты, я тебе свой, говорю же.
– Я сейчас зажгу свет, – сказал Андрей, не сдвинувшись с места, но понемногу успокаиваясь и осваиваясь с разговором.
– И что ты ожидаешь увидеть? Меня здесь нет.
– А тогда кто говорит?
– Мой голос говорит.
– А ты кто?
– Вот ты заладил, зануда. Не думал, что ты такой скучный. Я думал, ты хочешь исполнить желание.
– Я хочу, – честно признался Андрей, устыдившись, что он и правда занудничает.
– Тогда говори, что там у тебя за желание. Я исполню.
– Я хочу… – Андрей прервался, оттого что у него захватило дух, а ещё он застеснялся.
– Тьфу ты, ещё стесняться будем, – обидно покривил незнакомец интонацией, – Что там у тебя было? Мир хотел спасти, чтобы тебя узнали?
– Да, – признался Андрей со стыдом, но с облегчением, что суть артикулировали за него.
– Ну… Ладно. Спасёшь. Узна́ют. Всё? Так?
– Да, – ответил Андрей робко, – А что от меня надо?
– Только согласиться. Ты согласен?
– Согласен, – подтвердил Андрей так же робко.
– Ну тогда всё. Жди теперь. Спасёшь мир, тебя узна́ют – всё как заказывал.
– А когда?
– Это сразу не делается. Тут уж извини, но придётся подождать.
– А от чего я спасу мир?
– От зла – как и хотел.
– От какого?
– Хо! Ещё от какого! Ты такого и не знаешь. От монстров в человеческом обличье. Ходячие мертвецы. Живых превращают в таких же. Зомби – слыхал про таких? Конечно, не слыхал. Про них пока никто не знает. Но ещё узна́ют. Один американец – Джордж Ромеро – про них снимет кино. Есть чутьё у пацанчика, да. Вот он и почувствует, сильно загодя. А ты спасёшь.
– А когда? – Андрея увлекли непонятные подробности разговорившегося наконец незнакомца.
– Когда придёт время. Ты сам поймёшь.
– А что мне надо будет делать?
– Всё поймёшь, всё. Да не беспокойся ты, получишь что заказал – в полном объёме. Спасёшь мир, тебя узна́ют.
Собеседник всё отвечал загадками. Андрей задумался. Повисла тишина. Когда Андрей спохватился, что длится она уже долго, то позвал:
– Эй?! Ты там?!
Но в углу молчало. Андрей думал в темноте. А, может, и не было ничего? Может, приснилось? Да нет, было же. Или нет? В темноте граница между реальностью и сном как-то стиралась. С кем он только что говорил? И почему так слепо доверился? Что, если чёрный его обманет и сделает плохо? Да куда уж хуже. И так над ним все смеются. Он опять вспоминал дневное происшествие. И те, которые ему предшествовали. И опять подумал, что всё должно быть из-за фамилии. Когда он вырастет, то непременно её поменяет. Разве могут над тобой не смеяться, когда у тебя такая дурацкая фамилия?! Угораздило же его с такой родиться. Андрей прошептал её по слогам, вслушиваясь в уродливые и ненавистные звуки: Чи-ка-ти-ло. Опять в жопе щекотило? Поэтому ему и дали обидное прозвище Щекотунчик. Но ничего, это не навсегда. Он ещё всё поменяет. Он ещё спасёт мир и его все узна́ют.