В Бирюлёво к объекту Сущёв приехал около десяти и наблюдал. Объект был на месте. Теперь предстояло узнать график выгула – когда его спускают и кто. Если вообще спускают.
Всё оказалось по-старому. В одиннадцать с минутами из подъезда выползла с коляской всё та же мамочка и стала гулять. Теперь, правда, она вела себя не так беспечно – а несколько нервно, то и дело оборачивалась, крутила головой. Сказывался пережитый ужас. А ещё она заметно берегла левую руку.
Сущёв понаблюдал некоторое время. Он узнал что хотел. Теперь надо было двигать обратно, чтобы успеть встретиться с Инной. Нужно было выбрать плащ – иначе ведь она расстроится. Женщины! Сущёв считал, что знает их довольно неплохо. Но знать – не значит понимать. Кажется, они всерьёз полагают, что одежда – чтобы было красиво. Нашли чему придавать значение, ей Богу. Вот Инна. Она же любит его не за красоту. А ещё она знает, что он любит её. Разве самое главное не это? Разве после этого не наплевать, во что он одет – красиво или не очень? Впрочем, ладно, не настолько уж и обременительно приодеться, раз для неё это так важно.
Уже подъезжая, он получил от неё СМС: «Лёш, я задержусь минут на десять». «Хорошо, буду ждать у входа» – ответил он. Прибыл на место, постоял, потом стал прохаживаться. Начался дождь. Противный, октябрьский. По соседству располагалась кафешка. Сущёв зашёл, углубился внутрь, во второе отделение, и сел за дальний столик у окна лицом к проходу. Это был некий гибрид кафе и кофейни с не очень понятным оформлением. Грубые столы из лакированного морёного дерева и такие же стулья. По стенам диванчики с подушками. Незатейливые плафоны на лампах, на стенах в качестве декоративных элементов развешана кухонная утварь. Кроме него тут никого не было.
«Я в кафешке рядом» – отправил Сущёв ещё одно СМС. Он сидел, не снимая куртки и кепки, поглядывая в сторону прохода, справа от которого на стене красовались две скалки. Одна была толстая, с ручечками, вторая – как длинный цилиндр.
Не сказать, что он зашёл сюда, не подумав. У него имелся некоторый расчёт. «У Инны сейчас обед,» – прикинул Сущёв, – «Может, как раз и пообедаем. Тогда времени на магазин останется мало». Он терпеть не мог находиться подолгу в магазинах, быстро начинал чувствовать, что дуреет, и сильно уставал. А женщина как начнёт тебе выбирать – так и будет тянуть эту мучительную волынку, пока ты не перемеришь буквально всё.
Он снова поглядел на проход и на скалки на стене. «Удобная,» – почему-то подумал он про длинную, вспомнив, как однажды ему пришлось забивать кроликов. Тоже круглой палкой. Дядька у него держал их в сарае, а он тогда у дядьки гостил. Но надо ж было случиться несчастью: как раз в те дни дядька загремел в больницу с инфарктом. Ходить за кроликами стало некому – вот хозяйка Сущёва и попросила. А он такого до того никогда не делал. Но и отказать было невозможно. Взял дядькину книжку по кролиководству, прочитал, как это делается. Там было написано, что надо бить круглой деревянной палкой по затылку. Сущёв слишком уж не доверял своей неопытности. Не поверил, что у него получится палкой – взял молоток. Поглядел на него и смекнул, что надёжнее бить острым концом – так череп пробьёшь вернее.
Бедный первый кролик. Сущёв взял его за уши и ударил, как собирался. Под молотком сразу появилась дырка, из неё стала хлестать кровь, а кролик завизжал – пронзительно и противно. Сущёв ударил второй раз – ещё одна дырка, крови ещё больше, кролик всё визжал. Ещё и ещё раз – кролик наконец затих, а на месте его затылка зияло кровавое месиво. Второго Сущёв бил уже тупой стороной – пошло ловче́е. А дальше выяснилось, что и правда лучше всего – круглой деревянной палкой, причём даже не приходилось бить сильно: тюк – и готово. Ни крови, ни визга. Сущёв ещё тогда удивлялся, как это странно получается: раскладываешь умертвлённую тушку на доске, отрубаешь топором голову – и тельце начинает неистово дрыгать задними лапами.
Он тряхнул головой. Странные мысли перед обедом. Или перед магазином? Да, скорее второе.
* * * * * * * * * * * *
Получив наводку, Геннадий Антипович сразу стал наблюдать. Приезжал каждое утро на машине, становился через двор и наблюдал, слушая радио. Прошлый инцидент произошёл около одиннадцати утра. Можно было ожидать, что и далее негодяй будет ориентироваться на то же время, но уверенно предсказывать было нельзя. Поэтому Геннадий Антипович наблюдал с утра до вечера. Чтобы не дай Бог не упустить, он даже специально запасся подгузниками для взрослых. Никогда ими раньше не пользовался, только про них слышал, а теперь обзавёлся. Обедал тоже тут же тем, что прихватывал из дома в пластиковых контейнерах.
Мамашу он выучил давно, но следил не за ней. Хотя когда она выходила, бдительность удваивал. Так прошла неделя. Постепенно нарастало сомнение в перспективности затеи. Вполне могло быть, что мамаша злодею совсем и не была нужна, а она лишь так – случайно подвернулась. Если её требовалось шлёпнуть – то можно было как других. Но было непохоже. Не зря же программист притопал за целый километр именно сюда. Может, на неё не действовало? Хотя кто знает, что у этих шпионов на уме. Так сюда можно было проездить ещё целый год с тем же результатом – то есть с никаким. С другой стороны, от Камелёва новых наводок тоже не поступало – то есть никаких более перспективных вариантов в наличии не имелось. Геннадий Антипович решил, что понаблюдает ещё неделю, а уж тогда прекратит. Или даже не прекратит, а определится по настроению – может, и ещё поездит.
И вот сегодня появился этот тип в зелёной куртке. Сидел на лавочке и ничего не делал. Похоже, что наблюдал – так же, как и он. Одет был по-другому, но ростом и комплекцией схож – такой же маленький и щуплый. Когда вышла мамашка, стало ясно, что тип наблюдает именно за ней: до этого он особо в ту сторону не смотрел, а тут прямо вперился. Сомнений не осталось – это был ОН. Его объект.
Но вот объект встал и куда-то направился. Геннадий Антипович попробовал за ним поехать, но было не похоже, что зелёный припарковался рядом. По-видимому, он вообще был пешком. Пришлось бросить машину и нагонять, стараясь оставаться незаметным. К счастью, объект особо не осторожничал и по-видимому слежки не опасался. Расслабились, значит, совсем не боятся. Думают, что угрозы им нет, что они неуловимы и неуязвимы. Что ж, это их ошибка и его преимущество.
Геннадий Антипович проследовал за объектом в метро, потом снаружи по городу несколько минут. Объект остановился у входа в магазин, но внутрь не заходил. Очевидно, кого-то ждал. Кого? Он только что с места наблюдения. Кого может ждать? Куратора, шефа? Приехал с докладом и получить указания? А неплохо они придумали – встретиться в магазине. Он огромный, можно ходить по проходам и как будто случайно столкнуться. Всегда можно найти безлюдное место и никто не подумает, будто вы приехали поговорить, а не случайно столкнулись. Но почему не заходит внутрь? Ждёт сигнала, потому что внутри шеф общается с другим агентом? Кто знает, какой у них протокол.
Начался дождь. Объект повёл себя беспокойно и зашёл в кафе. Действие было явно не запланировано. И этим надо было пользоваться. На улице объекта не возьмёшь: увидят. А Геннадий Антипович не оперативник при исполнении. Да и был бы – всё равно дело гиблое, потому что предъявить мерзавцу нечего. Перед законом он совершенно чист. Случайно находился рядом во время самоубийства? Это не преступление. Психотронное оружие? Да кто ж поверит?! – скорее засмеют. Таких даже экспертиз нет, которые могли бы подтвердить факт психического вмешательства и спровоцированности самоубийства. Нет, по закону с ним получиться не могло. Но и Геннадия Антиповича в его случае закон ограничить не мог. Объекта надо было брать в кафе. В магазине – сомнительно. Ещё неизвестно, с кем он там встречался и какое у них оружие. Ждать, пока выйдет из магазина? Он мог выйти и не один, они могли сразу же уехать на машине – а дальше ищи свищи. Нет, его надо было брать сейчас, в кафе – пока он незапланированно отошёл и об этом никто не знает. В кафе – где удобно.
Психотронного оружия у объекта Геннадий Антипович не боялся. Это было оружие – и как и любым оружием, им нужно воспользоваться – а он объекту такой возможности не даст. Вот сейчас и посмотрим, что ты можешь без своих штучек, дружок.
* * * * * * * * * * * *
В кафе зашёл седой статный старик в тёмно-сером плаще, со строгим, но приятным лицом, неуверенно покрутил головой и прошёл в ту часть, где располагался Сущёв. И даже прошёл к его столику. И даже за него сел!
– Здрасьте, – несколько развязно сказал он, – Я присяду.
– Тут занято, – хмуро ответил Сущёв.
– Ничего, я много места не займу.
– Понятно, – Сущёв стал подниматься, чтобы перейти в другое место. Препираться со вздорным стариком он не желал. Такие ему попадались – прилипчивые, которым непременно надо найти, с кем пообщаться.
– Сиди, сынок! – Сущёв почувствовал, что ему в колено ткнулось что-то твёрдое, заглянул под стол и увидел ствол пистолета, – Руки на стол!
Сущёв послушно положил руки на стол и с удивлением отметил, что страшно ему не было. Да, в прикосновении ствола пистолета он безошибочно ощущал прикосновение смерти. Когда в тебя упирают ствол, вряд ли можно перепутать с чем-то другим. Но испуганным Сущёв себя не чувствовал. Конечно, умирать он не хотел, но вот страха смерти – нет, не было. Должно быть потому, что ещё полгода назад он так много о ней мечтал, так часто о ней думал, что привык. «Memento mori» – как говорили римляне – «Помни о смерти». Многие понимают неправильно – дескать, бойся не успеть, не прохлаждайся в праздности. Дел много, а жизнь скоротечна – вспоминай об этом, когда захочется полениться и что-то отложить на неопределённое время. Но на самом деле римляне имели в виду другое. Если помнить, что в любую секунду можешь умереть, с этим фактом свыкаешься и в ситуации смертельной опасности не теряешь самообладания. А тогда это было гораздо актуальнее. Тогда времена были не чета нынешним, и в экстренные ситуации люди попадали гораздо чаще. Кто ударялся в панику, с бо́льшей вероятностью обращался в труп. Или терял лицо и честь – что считалось ещё хуже.
Все эти мысли пронеслись в голове в какую-то секунду.
– Что Вы хотите? Вы кто? – Сущёв даже удивился спокойствию своего голоса.
– Вопросы здесь буду задавать я, сынок. И ты мне сейчас всё расскажешь.
– Что же рассказать?
– Всё. На кого работаешь, какие у вас цели, кто есть ещё. Всё!
– Я не понимаю.
– Всё ты понимаешь.
Подошла официантка:
– Готовы сделать заказ?
– Девушка, принесите нам чаю чёрного простого, – ответил старик. Сущёв молчал, понурив голову.
– Чабрец, мяту добавить желаете?
– Давайте чабрец.
Официантка ушла.
– Рассказывай, – напомнил дознаватель.
– Да я бы рассказал, но нечего. Вопросы у Вас больно странные. Вы меня за шпиона приняли что ли? Так я не шпион. Даже странно. Что во мне шпионского? Разве шпионы такие?
– В партизана решил поиграть, значит? Своих не сдаёшь? Молодец. Хорошо вас учат. Но у меня тоже опыт – и уж поболее твоего. Не таких раскалывал. Знаешь, сколько я таких, как ты, врагов, агентов, провокаторов разных и фашистов за решётку укатал? У меня все сознавались. Вот и ты лучше расскажи сразу.
– За решётку? За что же меня за решётку?
– Ты сам знаешь, за что.
– Увольте, не знаю.
– Знаешь.
– Даже не догадываюсь. Я закон не нарушал.
– Закон, говоришь? Верно, закон ты не нарушал.
– Зачем Вы мурыжите тогда? Вы кто вообще?
– А я здесь лицо неофициальное. Я к тебе по личному делу. Ты моего внука убил единственного. Неужели ты думаешь, что закон меня остановит? Руки на стол.
– Внука? Убил? Да я вообще никого не убивал. Вы о чём? – кое-что прояснялось. У Сущёва появилось неприятное ощущение, что его берут за горло, но он решил продолжать играть непонимание до упора.
– Ну конечно, не ты. Машина сбила. Следствие это и показало. Поэтому ты и наглый такой – что знаешь, что по закону на тебя ничего нет. Но меня не проведёшь. Говори, на кого работаешь. Уж ясно, что ты это не сам. Соплив слишком самому быть, – старик начинал сердиться.
– Вы страшные вещи говорите. Не знаю, о чём Вы, но Вы обвиняете невиновного.
– Вот как, невиновного?! А зачем ты сегодня ездил в Бирюлёво?! Глазел на мамочку, которую в прошлый раз пришить не сумел.
– На мамочку? Пришить? Это как же? – он рисковал, потому что старик злился всё больше. Но и выбора не было.
* * * * * * * * * * * *
Как ни старалась, Инна не сумела соблюсти план в точности. Начальница торопила, надо было сдать этот перевод непременно до часу дня, а он оказался чуть сложнее, чем Инна ожидала. Она почти успела, но небольшое опоздание было всё-таки неизбежно. Пришлось отправить Лёше СМС-ку, чтобы подождал.
На обед она никогда не налегала – берегла фигуру. И часто использовала перерыв для личных дел. Вот и сейчас ей хотелось потратить это время с пользой. Может быть, удастся подобрать Лёше нормальный плащ. Времени немного, но и долгой возне он точно не будет рад. Инна опять думала ту же самую мысль, лишь качая тихонько головой. Всё-таки, никогда она не поймёт мужчин. Даже самые умные из них в некоторых вопросах ведут себя как дети. Вот Лёша. Кажется, ему совершенно наплевать, как он выглядит – было бы удобно. Что за безалаберный подход!
Он говорит, что её любит – и, судя по всему, правда любит. Но если так, почему он не может одеваться красиво? Для неё. Ведь для неё так важно, чтобы её мужчина выглядел хорошо. Она же ведь его тоже любит. Поэтому ей и не всё равно! Хорошо хоть не стал настаивать и согласился.
За окном трамвая начался дождь. Через минуту от Лёши пришла СМС-ка, что он схоронился в кафешке рядом. По крайней мере не мокнет – хорошо. Но мог зайти и в магазин. Она тут заподозрила с его стороны уловку: сейчас просидят всё время в кафешке и на плащ времени не останется. Ну как ребёнок, ей Богу!
Искать не приходилось: кафешка здесь была одна. Инна вошла внутрь. В ближнем помещении Лёши не было. Она поглядела вглубь дальнего и сразу его увидела. Но странное дело: он был не один и на неё совсем не смотрел. Спиной к ней за его столиком сидел какой-то мужчина с седой головой. Лёша не предупреждал. Всё это было очень подозрительно. Это мог быть какой-нибудь недоброжелатель или хуже того – враг – который его подстерёг. И теперь она могла что-нибудь сделать, как-то его выручить. Но вначале требовалось разобраться в ситуации.
Главное сейчас было себя не обнаружить, никак не выдать, что она с Лёшей знакома и пришла к нему. Поэтому Инна проследовала в дальнее помещение обычной походкой, глядя мимо и как будто выбирая себе столик скучающим взглядом. Лёшин собеседник на секунду повернулся в её сторону – она заметила это боковым зрением – и сразу потерял интерес.
Инна отодвинула стул. Потом задвинула обратно. Лёша за всё время на неё ни разу не взглянул. Стало ясно, что он опасается её выдать. Значит, старик и правда опасен. Значит, в опасности сам Лёша и его надо спасать – теперь в этом сомнений не было. К этому моменту Инна подошла к другому столику – у входа в помещение. Она подняла взгляд и увидела на стене две скалки. Невыразимая ненависть к старику охватила её, а вместе с ней пронзительная любовь к Лёше. Этот гад угрожал её мужчине, которого она так любит! Она аккуратно сняла со стены длинную скалку, в два мягких шага приблизилась к старику и изо всей силы ударила его по затылку. И ещё раз. Старик обмяк и завалился на правый бок.
* * * * * * * * * * * *
– Прости меня, я не мог по-другому, – Сущёв глядел на Инну, которая застыла с потерянным взглядом, всё ещё сжимая обеими руками скалку.
– Что? – начала опоминаться она.
– Ты это не сама. Прости.
Он осторожно пощупал под столом пистолет. Палец был не на спусковом крючке. Сущёв потянул и высвободил оружие из руки старика. Это был «Макаров». И стоял на предохранителе. Сущёв заглянул в патронник: патрона не было. «На понт взял, сука,» – с досадой прошептал он. На кожухе-затворе были выгравированы буквы: «Геннадию Антиповичу Постникову за участие в боевых действиях на Северном Кавказе». Наградной.
Нужно было скорее за собой прибрать и убираться – как можно безопаснее. Сущёв расстегнул куртку и засунул пистолет за ремень. «Так, давай-ка вот что,» – сказал он Инне, снял с головы кепку и надел на голову ей, опустив козырёк пониже. Себе на голову надел капюшон – вот он и пригодился, кто мог предположить. В этом помещении камер не было – Сущёв в этом удостоверился ещё раньше, когда наспех планировал операцию. «Больше ничего не трогай,» – сказал он, достал из кармана носовой платок, протёр стол, за которым сидел, спинку стула и даже правую руку старика. Спинку стула, который трогала Инна. Кажется, всё.
Старика оставлять было нельзя. Сущёв надел на левую руку перчатку и подошёл к дивану. Достал пистолет, передёрнул затвор, поднял с дивана подушку, подошёл к старику, накрыл ему подушкой голову. Не то чтобы это сильно ослабило звук, но забрызгаться не хотелось. Нет, не в висок – стекло должно уцелеть. В темя. Бах!
Пистолет на предохранитель, за ремень, капюшон посильнее на лицо, скалку у Инны из рук себе тоже за ремень, Инну за руку, пистолет опять в руку – ходу отсюда. «Лицо опусти пониже,» – скомандовал он на ходу, опуская лицо сам. Перепуганному персоналу махнул стволом в сторону – свалите, мол. Перед выходом опять запихнул пистолет под ремень, застёгивая куртку. На улице! «Веди себя обычно и непринуждённо,» – подсказал он Инне.
Они сели на трамвай и проехали две остановки. Пересели на автобус и проехали в другую сторону остановок шесть. Сущёв снял капюшон и обратно надел красную кепку. Потом дворами метров через двести вышли ещё к какой-то кафешке, забились в самый дальний угол и взяли чаю.
– Теперь вызываем такси и едем в какой-нибудь магазин менять одежду, – объяснил Сущёв дальнейшую диспозицию.
– Хорошо. А кто это был?
– Не знаю. Какой-то старый мент.
– Нас уже ловят менты?
– Нет. Не ловят. Пока ещё нет. Это была частная инициатива. Иначе бы он пришёл не с наградным. Да и гоблины бы тогда сразу повыскакивали, а их не видно.
– Ясно. А почему ты его?
– По двум причинам. Вернее, по трём. Он меня видел и успел рассмотреть. Во-вторых, оставлять его было просто опасно. Он бы точно не отступился. И главное – я поступил с тобой нехорошо. Так уж лучше пусть виноватым буду я, а не ты.
– Понятно. А что ещё за частная инициатива? И почему он бы точно не отступился?
– Он сказал, что мстит за внука. Не понимаю только, как вычислил.
– За внука?
– Да. Тот парень на Ленинградке. Неприятно мне это было делать. Пришлось себя накручивать. А теперь рад.
– Почему?
– Да этот старый хрен что-то болтал, что раньше боролся с экстремизмом.
– Что это значит?
– Да это уроды, которые сажают людей в тюрьму за картинки «Вконтакте». У таких род продолжаться не должен. Вот и выходит, что я молодец – подрезал.
Подъехало такси. Они ещё заранее присмотрели по карте магазин, куда и направились. Вылезли метров за двести. В магазине Сущёв взял себе вместо зелёной куртки бледно-голубую, а Инна вместо своего светлого плащика подобрала серое полупальто. Ещё ему синюю кепку, а ей бежевую шляпку – дело было готово. Переоделись уже на улице, старую одежду запихав в пакеты из-под новой.
– Меня на работе заметят, что я вернулась не в том, в чём выходила.
– Не заметят. Никто не помнит, в чём ты приходила. Люди такое забывают моментально. Всем наплевать. Каждого волнует только своя собственная персона.
– А если заметят?
– Ну, если заметят, скажешь, что неудачно прислонилась к покрашенной стене, пришлось срочно покупать новое. Заодно взяла шляпку. Придумаешь что-нибудь.
– Ладно.
– И знаешь что? Тебе бы ещё вечером перекраситься. В блондинку. И стрижку поменять.
– Мне не пойдёт в блондинку.
– Слушай, но это же сейчас неважно!
– Ладно.
Далее опять в кафешку, оттуда такси. Инну отправили к какой-то станции метро, откуда она могла доехать на трамвае. Старую одежду забрал Сущёв. Он добирался так же: уехал на такси до метро, сел на автобус, потом пересел, и ещё шёл до дома пешком примерно километр – маршрутом, которым обычно не ходил.
Дома он тщательно обтёр скалку полотенцем, потом так же и пистолет. Со скомпрометированной одежды срезал все пуговицы и молнии, сколько смог их протёр, а пуговицы ещё потом расколол молотком и разложил получившийся мусор в два маленьких пакета. Одежду на всякий случай постирал, просушил, изрезал в лоскуты и тоже разложил в два пакета. Уже тёмным вечером скалку снёс на дальнюю помойку, содержимое пакетов высыпал в две других, а пистолет сбросил с моста в реку.